Всё меня мысль мучает.
Допустим, жил человек, был у него почтовый ящик. Вводил человек пароль, смотрел почту, писал друзьям, подписывался на иностранный манер — Регардз.
Потом умер.
Пароль, естественно, с собой унёс.
Осталось в ящике несколько писем, пара ссылок да цифровой снимок в неотправленном черновике — не успел человек докончить и нажать кнопку «Отправить«.
Некоторое время ящик ещё будет жить своей жизнью на сервере: бороться со спамом, дефрагментироваться, бэкапиться, автоотвечать по списку «Уважаемый ###, к сожалению, сейчас я не могу ответить на Ваше письмо»; забиваться под завязку, так, что цифровой снимок улетит в небытие первым; и далее, далее.
Человеку из другого города может даже показаться, что его забыли или же игнорируют, он впадёт в ярость, он станет пытаться найти другие способы связи, хоть бы и голубей, хотя бы и шапочное знакомство с сыном ИванСергеича, о котором походя писал абонент, но напрасно, напрасно.
Это всё несложно, легко и понятно; это ещё Брэдбери предвосхитил. Это ладно.
Постепенно растеряет человек из другого города интерес к прошлой переписке, за что осуждать его нет никакой возможности — живой ведь человек, со своим настроением и весёлыми капризами. Допустим даже для простоты, что и женского полу человек.
После (разумеется, в периодической печати) обнаруживает, допустим, этот человек женского полу, что так, мол, и так. «Саночник-бобслеист перекрошил 12 человек, развлекаясь с полуголой подругой в неположенном для этого месте» или другой, не менее трогательный сюжет с знакомым абонентом в эпизодической роли. Тут, конечно, плач-слёзы. Ах, ох. И кто же мне тогда отвечал. Ох, ой. Жалко-то как. А я ломаю голову: обидела, обиделся. А тут вон чего. Ну, за упокой души, что ли. Поставь «Нет на месте«, чтоб не стучались и трагизм момента не ломали.
Приблизительно через полгода, если руки дойдут у админа или просто по расписанию, ящик будет, скорее всего, удалён. Что, впрочем, дело десятое. Ну, адрес освободится, ну 2 mB на жёстком диске, ерунда, короче. Дело-то рутинное, ординарное, внимания не заслуживающее.
Впрочем, найдётся непременно ящик, который переживёт все-то чистки, всех-то вирусов, всякого-то админа; и по прошествии лет эдак …дцати откопают его на древнем жёстком диске, и откроют с трудом, и прочтут с волнением: как-то жил этот человек? Что любил кушать на третье: компот ли? Коньячный напиток «Стругураш»? Много ли адресатов накопил в свою адресную книгу? Какую кодировку предпочитал? Как с грамотностью в то просвещённое время дело обстояло? До отмены ли «Ё»? Что потомки — живы ли? Непременно надобно бы их теперь сыскать, патетически воскликнет Человек В Пластиковом Жилете.
И нажмёт он кнопки, засвистит в свистки, грянет по видеодомофону, но это как раз тоже несущественно.
Главное, как я понимаю, что этих по-настоящему мёртвых почтовых ящиков с каждым годом будет становиться всё более и более. Очень уж ненадёжный из человека абонент получается: так и норовит, подлец, стать героем рубрики «Срочно в номер!».
Конечно, я ещё ничего себе. И Интернет пока ещё очень молодой.
Но когда он станет старый, меня уже не будет.
И если такая вот петрушка произойдёт с моим ящиком, что расскажет его содержимое моим потомкам? Что поведает свистком по видеодомофону Человек В Пластиковом Жилете? Не охватит ли их, моих несчастных потомков, стыд, и ужас, и кондратий, и немедленный авитаминоз? Не проглотит ли этот самый неясно пока мною видимый Человек свой переливыстый свисток? Не закроют ли Матери Будущего уши своим юным чадам? А сами юные чада? Ведь найдётся среди них прелестная девочка, спешащая на свидание, и как оно пойдёт, это свидание, после услышанного-то?
Сижу теперь, и над каждым словом совершаю тридцать жевательных движений, как советует Сьюзен Сассман в препоучительнейшей книге «На диете«.