Вечерело. Из-за дальнего холма показалась первая звезда, по воде пошли частые круги: лещ вышел на ужин и жадно глотал водоросли, запивая студёной водой реки Стёдницы. Мы с инспектором рыбнадзора Данилой Карпычем на вёслах шли к пристани. Лишь мычание коров нарушало покойную тишину да сверчок заунывно точил тронутую ржой банку моторки. Внезапно в трёхстах метрах от нас, в зарослях ивняка раздался громкий хлопок, следом за ним душераздирающий вопль, ещё один хлопок, плеск воды и мёртвая тишина.
Мы переглянулись. Не говоря ни слова, Даниил Карпыч рванул на себя шнур, моторка взревела, и мы в мгновение добрались до зарослей, из которых виднелся краешек деревенской лодки.
Страшная картина предстала нашим глазам. На дне лодки лежала чудовищных размеров рыба. Она неистово колотила своим гигантским хвостом по сторонам, пытаясь пробить в днище дыру. Из-под рыбы виднелись сапоги незадачливого рыбака, а иногда показывалась рука с криво вытатуированным якорем. Рука пихала рыбину в бок, пытаясь вытолкнуть её за борт, но рыба только злее колотила хвостом, и рука исчезала.
— Ишь ты, — шепнул мне Даниил Карпыч, — свезло парню как: линкомаулию поймал. Но здраво если рассудить, не очень и свезло: это самец линкомаулии.
В подтверждение сказанному со дня лодки послышалось характерное шуршание чешуи и стыдливые вопли рыбака.
— Ну, пошли, — сурово отвёл глаза Даниил Карпыч. — Неча на чужое счастье пялиться. Нас, брат, ещё банька нынче ждёт, да я соседке сказал, чтоб зашла насчёт лекции по ихтиологии русалок.
Мы добрались домой ещё засветло, а я всё думал дорогой про линкомаулию и про то, что не полностью ещё мы животный мир извели. Рыбный так уж точно.